«История Лёхи Никонова – это во многом повесть о настоящем человеке, который попал в ненастоящие времена».
Из книги «Песни в пустоту»
Эта броская фраза как будто создана для эпиграфа рецензии на собственную книгу Никонова, в которой он описал бы свое становление в пространстве культового питерского клуба «Там-там». За которую можно было принять «Тотальный джаз». И которой он не является.
Новый сборник поэта, солиста группы «Последние Танки в Париже», Лёхи Никонова «Тотальный джаз» ставит под сомнение и тезисы и о «ненастоящем времени» и о «настоящем человеке».
Во-первых, Лёха Никонов на времена никогда не жаловался. В самые мрачные периоды истории России, выпавшие на его жизнь, он умудрялся найти свое место в окружающей действительности, будто внемля завету Александра Кушнера:
«Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять».
Во-вторых, биографию Лёхи можно условно поделить на период «настоящего» и «ненастоящего». «Ненастоящий» – в 90-х продавал наркотики на дне дворов-колодцев. А «настоящий» это прекратил, открыл в себе поэта и теперь продает свои книжки. Но второй без опыта первого не возможен: затаившийся герой, традиционный для русского эпоса. Илья Муромец 33 года лежавший на печи или Лёха Никонов 25 лет перебивающийся быстрым заработком и никак в культуру не вовлеченный. Вероятно, потому что слишком высоким было представление о ней, давило так, что с печи не встать, из колодца не вылезти, а в действительности слишком низкой она казалась.
Переходный период в жизни Лёхи описан в его новой книге «Тотальный джаз»: одновременно и поэме, и документальной прозе, и мифе, и потоке сознания.
Сборник состоит из 60 стихов, обрывающихся фразой «что и требовалось доказать», как в книге «Улисс» Джойса в конце части «Итака» вместо обычной точки стоит черный кружок – традиционный символ конца силлогизма или доказательства теоремы, заменяющий формулу «ч.т.д.».
Нам еще неоднократно предстоит обратиться к Джойсу, однако переход от стихотворной части к условно прозаической – машина времени по Прусту (другому мастеру литературы потока сознания, которого часто противопоставляют Джойсу).
Стихотворения: сорокалетний поэт едет в поезде на концерт.
Поэма (в прозе): двадцатипятилетний барыга, оседлав свое сознание («хорошая крыша летает сама»), отправляется в новую жизнь
Ключевое понятие «Тотального джаза» – мистерия. Никонов на протяжении всего текста пытается осмыслить этот феномен на примере Эдуарда Старкова. И, в результате, создает свою мистерию при помощи текста (и не только).
Максимально точно характеризовал книгу Константин Сперанский («макулатура»): «Тотальный джаз» ни в коем случае не нужно ставить в один ряд с музыкальной мемуаристикой. Кажется, автору ближе Луи-Фердинанд Селин и Артюр Рембо, Керуак и Андрей Белый. Но эмоция, которая звучит в этой поэме, кажется, нова. Это отчаянное желание сконструировать миф о времени, не документируя его, а ритуально повторяя все подобающие тому пируэты и антраша».
Само оформление книги концептуально настолько, что уместнее говорить уже о ритуале, а не о концепции. Рисунки со стен клуба «Там-там» переползли на тело главного героя Рэда, отпечатались в памяти автора книги и проявились на ее страницах.
Каждой главе предшествуют лиды (цвет, символ, планета, таро и песня) – ключи, при помощи которых можно открыть запертые двери «Там-тама». Есть события, которые нельзя объяснить. Но в попытке это сделать погружает в них столь глубоко, что появляется возможность открытия новой истины.
«Улисс» Джойса – пример использования шифров в литературе. Но Джойс будто хотел запутать публику, выдумал для нее лабиринт, и мечтал о том, что читатель всю жизнь посвятит изучению и расшифровке его произведения.
Символы, которые использовал Никонов, скорее подсказки, как волшебные предметы из сказок, помогающие герою выйти победителем из предлагаемых обстоятельств.
«Тотальный Джаз» Никонова — это Одиссея человеческого рассудка, интеллекта и мироощущения, то, чем являлся «Улисс» в свое время.
Джойс описывал Дублин так, что в случае исчезновения города его можно восстановить по этому описанию. Никонов описывает «Там-там» так, что он уже никогда не исчезнет из сознания читателя. Каждый эпизод «Улисса» имеет аналог в «Одиссее» (само название говорящее).
Читаем Никонова: «Это было началом той мистерии, в которой я очутился, совсем не представляя ни последствий, ни причин происходящего. Одиссея начиналась, путь мой был долог, но всё уже закрутилось! Колода перемешалась, и пошёл замес, но я об этом ещё не подозревал.» – из первой главы.
Но если Джойс сосредоточен исключительно на внутренне жизни персонажей, Гомер описывает исключительно внешнюю сторону бытия, вообще не касаясь чувств, то Никонову удается в небольшом тексте соединить две эти традиции, он не убивает пафос, свойственный плутовскому роману, которым является «Одиссея», как Джойс, а использует его и создает мистерию.
Попробуем в контексте собственных ощущений и содержания поэмы расшифровать некоторые главы, открыть запертые двери «Там-тама».
Первой главе соответствуют ключи: белый цвет, символ – Рыбий глаз, планета – Луна, таро – Верховная жрица, песня – Фантазёры.
Белый – сам по себе светоносен, не «обозначает» цвет, а является им. (Отсюда белые одежды богов). В ритуалах ндембу его используют как знак очищения и приобщения к добру.
Белый – это цвет божества и добрых духов, противостоящий черному – цвету демонических и злых сил.
Белым в индийской философии кодируются ключевые понятия «шунья» и «саттва». Шунья означает пустоту, но не пространство, лишенное материи, а психологическое состояние, т.е. душевную пустоту – отсутствие страстей, эмоций, восприятий, даже восприятия собственного «я». Достигший такого состояния превращается в святого, бодхисаттву. «Саттва» — понятие, близкое «шунье». Оно означает чистоту и безмятежность.
Герой Лёха еще не имеет ничего в новом мире, с которым его знакомит Рэд, уже достигший такого уровня, при котором ничего и не требуется.
Но в то же время белый – цвет савана, символ скорби во многих культурах, что наталкивает на мысль о том, что повествование может закончится печально.
Вероятнее всего, для этой главы уместно восприятие белого цвета, свойственное ХХ веку – воздух, простор для создания, либо видение супрематистов, которые считали, что белый погружает созерцателя в некий медитативный транс.
Лёха – чистый лист, открытый новому опыту, погружается в своеобразный транс под действием загадочной Егазебы, которая раскрашивает его мир и расширяет рамки сознания.
Символ «Рыбий глаз» рисует в воздухе рукой Рэд в своей комнате перед принятием Егазебы, закономерно он становится ключевым для первой главы.
Вообще вода — первоначало, исходное состояние всего сущего, источник жизни, а также она ассоциируется с бессознательным, в глубинах вод скрыто знание, которое трудно (или невозможно) добыть человеку, но которое доступно рыбе. Видимо рыбьему глазу — самому внимательному, никогда не моргающему. Вода очищает, ритуальное омовение символизирует второе рождение, возвращение к первоначалу, поэтому рыба, живущая в воде, олицетворяет надежду на новое рождение.
Рыба символизирует Иисуса и Будду, то есть духовного наставника, которым являлся Рэд для Лёхи. Во многих сказках встреча героя с рыбой — процесс инициации, возрождения. В первую встречу Рэд дает Лёхе Егазебу, что сам автор как раз называет инициацией.
Луна символизирует обновление, возрождение, оккультную силу и интуицию. В даосизме Луна — символ истины, «глаз (помним про Рыбий глаз), светящий во мгле».
Жрица Таро означает присутствие тайны и дарит шанс узнать все, что было ранее скрыто. Средневековые гадатели связывали эту карту с «гносисом» — знанием истины. Она олицетворяет духовное начало, но скрытую его часть, подсознание, в то же время карта Жрицы означает и взаимопонимание, глубокую привязанность и близость: Лёха неожиданно для себя встречает ни на кого не похожего человека, который становится ему родственной душой. Как минимум, оба главных действующих лица — фантазёры.
Те самые, что придумывают всякую белиберду.
Можно было бы продолжить ряд этих лид, придумав собственные, читательские. Например, я бы добавила лид «молоко». Необходимое для развития человека на начальном этапе жизни и символ привязанности ребенка к матери.
Глава третья — «Карма мира». В ней Никонов оставляет для читателя следующие метки: цвет – синий и розовый, символ – Звезда, планета – Кету, таро – Повешенный, песня – «Карма мира».
Она во многом является переходной: как в книге, так и в жизни Лехи, и становится мостиком между его бессмысленным, бесперспективным, но в чем-то рациональным прошлым и неясным, лишенным условной стабильности, но притягательным будущем. Он сам не может понять, в чем оно воплощено: в егазебе, которая в отличие от других наркотиков дает тот самый «ответ» (на какой же вопрос? На все вопросы юности, вопросы о смысле существования, о будущем и о пути), в Рэде — проводнике в тот мир, который до этого был незнаком Лехе, мир, где не всем правил рубль или в чем-то еще. Поездки в Петербург, выступления в клубе «Там-Там» здесь служат скорее декорациями, тем, что поддерживает все то безумие, в котором он неожиданно оказался. Важный момент здесь — отказ от продажи травы. Казалось бы, Леха меняет шило на мыло: да, он отказывается от конопли, которую сам же постоянно курит, при этом заменяя ее на уносящую егазебу. Но суть этого отказа совершенно в другом: не думаю, что Леха ставил себе цель погружаться в наркотическую трясину, однако егазеба скрывала в себе три вещи: смысл, единение и тайну.
— И что будет?
— Все.
В этой короткой перекличке скрывалась суть Старкова: он появлялся, и сразу наступало это магнетическое «все»: не только приходило новое, но и старое становилось не таким как прежде. Это и захотел зафиксировать Леха, дав Рэду набить тату на своей руке.
Цвета главы — синий и розовый, и синий здесь, определенно, главный. Если розовый несет в себе беззаботность и очарование юности (в 90-х Никонов видит замес из чертовщины, алчности, но в то же время там есть место и романтике), то синий символизирует непостижимость и бесконечность, замедляет ощущение времени, позволяет потерять связь с реальностью. Синева отстраняется от общего коллективного и стремится к высшему, к духовному, тому, что пытается найти Леха в это безумное время, когда все вокруг рушится.
Звезда, где Никонов ставит маркер «символ», как никогда логично продолжает игру с цветами. Во-первых, она всегда отражает бесконечность, ту, бесконечность, в которую уносит героев таинственная егазеба, ещё — бесконечность поиска этого наркотика в жизни Лехи. В различных традициях считалось, что у каждого человека есть своя звезда, которая рождается и умирает вместе с ним. Во-вторых, звезда выступает как оберег, означает высокие намерения и в принципе считается одним из древнейших символов человечества. Звезда имеет прямое отношение к клубу «Там-Там», ведь именно Рэд Старков был звездой этого места — в прямом и переносном смысле. Сам Никонов, описывая свой круг общения, задается вопросом: «Я не понимал, почему Рэд связался с нами».
Планета Кету, название которой выкрикивает Старков в психоделическом припадке, становится одним из самых интересных ключей в книге. Кету – очень непредсказуемый фактор Вселенной. Все крайности, иррациональность – это Кету, его период всегда приносит изменения. Поэтому Кету – очень эмоциональная планета, планета крайностей. Здесь на ум сразу приходит первое описание Старкова Никоновым — он отрицал и не обращал внимание на все рациональное. Кету – это очень интуитивная и психологическая сила, которая может связать нас или с высшей, или с низшей реальностью и вывести за пределы всего материального. Поэтому Кету является одной из сильнейших планет и во многом напоминает Солнце. И все это, конечно, про Старкова.
Карта таро «повешенный» означает жертву и воздаяние, принятие судьбы и поиск смысла. Жертва — во имя избавления, мудрости, просветления. Это — следование долгу и обязанностям. С другой стороны, это неприкаянность, отсутствие смысла жизни. Карта означает переворот всей системы ценностей, однако она может означать колебания. А это уже про Никонова. Третья глава описывает их отношения.
Книгой «Тотальный Джаз» Леха Никонов не просто вывел на первый план свой внутренний перелом и показал плачевное состояние многих вещей в то время, но и снял самое настоящее литературное «кино» о своих девяностых, в котором нашлось место как бесперспективности (личной и глобальной) так и надежде.
Текст до расшифровывания главы «Карма мира» — Софья Кравцова
Текст расшифровывания главы «Карма мира» и далее — Евгения Грибкова
